Малица, – псина дворовая, лакала с радостью, виляя – хвостом от удовольствия.
Утки давали ежедневно одиннадцать яиц, а гуси – шесть. Семнадцать, – вместе.
Григорий, был, не в состоянии, их столько, скушать. Соседка подсказала, – ты яйца, с сыром, продавай, чтобы, не пропадали. Найдётся покупатель.
Какая-никакая, – в дом копейка и, упрекать, не станут, что не работаешь в артели. – Ведёшь домашнее хозяйство, на хлеб так, зарабатываешь. Тем более, водку не пьёшь.
Вино сухое у меня берёшь, в обмен на яйца, сыр, но, кто об этом знает, тем более, со мной его и приговариваешь.
А чтобы не стоять на рынке, он яйца, сыр, сдавал – другой соседке, – дешевле вдвое, зато на рынке время не терял, – не торговал, за место не оплачивал и, мирно жил с соседками обоими, – довольно дружно. Были – таки, что – завидовали.
Прошло немного времени, казалось, жил здесь Гриша с детства (в другой, возможно, жизни), к дому привык, словно к родному. Нравился воздух чистый, вокруг горы. Поверх, огромные просторы. Лес смешанный: кедры и сосны, ясень, дуб и липы.
Но на душе легко было, не часто. Родителей потерянных, – пока тянул срок в зоне подростковой, нередко вспоминал с душевной болью. А здесь, живя, их помнил, постоянно.
Любил он их, – таких никчёмных. Хотел бы видеть их – весёлыми, знать, – живы ли, на свалке гадкой или «ушли», и похоронены в канаве, без знака номерного, как собаки.
– Тебе сам бог велел – уток, гусей выращивать, советовала Дуня по-соседски. Родник, у дома рядом, таскать для птицы воду – в бассейн не нужно, вёдрами; плюс за плетнём склон в гору – травой поросший, а слева – поле, для живности корм всесезонный. Зимой, морозы, снег, бывают редко. Можно, не утеплять, особо; пройдёшь, по стенкам – плёнкой. Будет – достаточно.
Немного комбикорма купишь, мешков пятнадцать-двадцать, травы подкосишь, – еды на зиму хватит, для бессловесных тварей. Много, ненужно.
И зиму быстротечную, не беспокоясь о подопечных, сам не заметишь, – проживёшь, почти, беспечно.
И те, довольны будут, – не брошены и не голодные и ты, с сыром и яйцами. Сытый и, мной, ухоженный.
Собрав немного денег, решил в Ростов Григорий съездить, следы родителей на свалке отыскать.
Договорился с Дуней, – смотреть за живностью, отправился – с надеждой, их искать, со свалки тех забрать, если найдёт их – обустроит; им будет помогать, сколько сумеет, со своих копеек.
За Военведом [2], рано, лишь солнце утром встало, на главной свалке города, расспрашивал бомжей, показывал, им фотографию родителей, но было тщетно, никто не узнавал, глаза уставив, в землю, словно искали, под землёй или стеснялись, что-то рассказать, боялись…, кого, – не знал.
2
– Таких здесь не было, быть может, сбоку, рядом или, возможно, за Аксаем…. Похожих, вроде, видел, один сказал. Другой – не видели. Не знаем, отвечали, глаза уставив в землю. Возможно, ожидали – вознаграждения.
Григорий понимал прекрасно, что не желают правду говорить – о жизни свалки, но подступиться как, не знал. И денег не было платить за информацию и, если были бы….
Сколько, не дать им, обманули бы, наврав, по ложному пути послали…, а правду, не сказали.
Он, пригорюнившись, присел в сторонке, понимая, что уходя, нить оборвёт единственную. Хотелось выть от боли, горя, злости, безысходности, и еле сдерживаясь, тихо прокричал:
– Вы сволочи! Это мои родные: мать, отец. Вонючие отрепья! У вас, наверно, детей нет?!
И не было?!! Они вас бросили?!! И правильно! А я ищу, освободившись с малолетки! Вы суки! Твари! Педерасты!
Да будьте прокляты, скоты безмозглые, блохастые!
Опомнившись, что за слова свои, ответ держать придётся, плюнул в их сторону и приготовился к разборке.
Он не боялся. – Шепча тихо – вас презираю, сволочи! В душе молился и, ждал нападения.
Бомжи собрались вместе, обидевшись на оскорбления. Гул недовольства, угрожающей волной, шёл в его сторону.
– Ну, что вы медлите! Трусы поганые! – Григорий крикнул им. Рвите шакалы, разрывайте! Твари позорные!
Истерика его накрыла. Хотелось кинуться на них. Глупость желаемого понимал, но уже слабо, владел собою, и был готов к печальному исходу.
Бомжи подвинулись к нему. В руках ближайшего был нож для рубки мяса.
Глаза его – блестели, рот скривился, приоткрывшись. Морда оплывшая от перепоя и, отравления денатуратами, настойками и брагами, подрагивала в напряжении, желания, стать первым среди равных и наказать обидчика, немедленно.
Григорий, приготовился к удару. Он понимал, скорей всего, к последнему. Плюнул тому в лицо и, в глаз попав, обрадовался, – ответил, чем-то – убийце предсказуемому.
Глаза подняв, простился с солнышком, пред ним бы на колени опустился, но эти гады, возомнят, что струсил и, перед ними стал, и молит – о пощаде.
Он напоследок солнцу улыбнулся, подумав, – значит скоро встретимся, с отцом и матерью родимыми – мы воссоединимся на том – далёком, свете, раз не пришлось на этом, к сожалению. Так, получается, по жизни!
– Ша! Кипеша не будет! Разошлись! – услышал Гриша голос властный из-за тюков сырья вторичного, из самосвала выпавших, минуты две назад. Услышали меня! Я вам сказал, бродяги! Ша!
Бомжи послушались не прекословя, разошлись. Нож, спрятав бомж, жаждущий крови, шаг отступил и, развернувшись, за остальными, следом поспешил, к участкам мусор разбирать, – искать еду, одежду, и бытовые принадлежности, – чтобы, на барахолку можно отнести, и там на что-то поменять, для жизни интересное или на что-то съестное.
– Ну, что стоишь, как столб? Ко мне на цирлах быстро! – команду для себя, услышал Гриша.
– Вы, извините, не привык я, бегать по приказу. Вас, не послушаться? – Чревато. Да и спасли меня, не говоря, что – старше возрастом…
Ведь, можно было пригласить, не опуская? Ходить на цирлах, не научился…, на малолетке.
– Слушай-ка, шалупонь, тебе, что-то не нравится? Позвать бомжей обратно? С тобой расправятся враз, глазом не моргнёшь. Крутая шавка!
– Хотели, чтобы склеил ласты, заточке дали б волю. Я подойду из благодарности, что умереть не дали.
Он подошёл к авторитету свалки.
– Не скрою, что был зол, на равнодушие к мой беде – проблеме. Сорвался, понимая, что не найду родителей, коль след их потеряю. А он сюда вёл лишь. Единственный.
– Беда, проблема.
Здесь без беды, нет никого. Мы все – одна дилемма. Дай фотографию, он Грише приказал.
Григорий фотографию отдал.
Тот посмотрел мельком на двух людей, в бомжей ещё не превратившихся и, усмехнувшись, тон сменив, сказал, чуть мягче.
– Я помню их. Они здесь были, но недолго. Зиму лишь вытерпели, только. Проблемные и…в чём-то, бестолковые.
– Живы они! Мне этого довольно. Скажите, где искать их мне? Прошу Вас, – помогите, найти отца и мать. Они мои родители. Я не могу их бросить, и помирать – без моей помощи….
– Я слышал, – собирались жить, на острове Зелёном.
– Я знаю остров.
Мы раньше жили, – на Театральном; квартал правей, от площади, если смотреть – на Дон с неё.
Спасибо Вам за то, что подсказали, где их искать. Я очень благодарен Вам, за помощь Вашу и, за моё спасение.
– Давай! Отсюда сматывай, пока не наказал, за грубость и непослушание.
И никогда сюда не забредай, ещё. Бомжи, узнаешь, – сущности злопамятные.
– Прощайте! Убежал, что сил осталось у меня, после эмоций выброса негодования.
И он, как мог, со всех сил побежал к войсковой части. Бежал, пока в ногах на бег, силы хватало. Почти не помнил, как добрался к посту ГАИ, – в одно дыхание, а там троллейбусом до Военведа.
Оттуда к рынку – на Станиславской и Будёновском – уехал на автобусе; затем до Красного Аксая трамваем №3. Пока доехал, силы все – восстановились и, был готов, бежать, искать – родителей.
Вскоре бежал, с надеждой, по понтону, соединяющим Ростов и остров, через протоку реки Дон. Был рядом Зелёный остров.
Он, почему-то был уверен, найдёт своих родителей. Ему казалось, этот факт закономерен. Не зря же он приехал их искать и утром, жив остался, когда вспылил на свалке…
Значит, судьба ему благоприятствует. Никто не помешает, не воспрепятствует найти их и помочь им, бедолагам.
Вот, только бы найти их. Где искать их?
Спросить бы у кого. Вернуться, расспросить понтонщиков?
Он повернув назад, направился к ответственному за получение оплаты за проезд с машин, на остров…
Глава 2. Полёт
Порывы ветра душного, чуть тише стали. Тучи рассеивались, медленно.
Лучи меж ними – солнца, с трудом пробились, упав на пилигримов, измученных, уставших.
Оно не понимало, им солнца стало мало? Зачем, лететь, куда-то? Их здесь прожарить, может. Дон рядом и, два моря.
Артём, в порту Ростова-на-Дону ждал объявления о регистрации на рейс международный в Турцию.
Многое перестройка изменила. Артём ушёл из МРСУ. Создал с товарищами дело. Оно доход им приносило, мог за границей отдохнуть, отвлечься от работы – ненадолго, не спрашивая разрешений у начальства, больше.
